Владимир Петрович Демихов, доктор биологических наук, почетный доктор Лейпцигского университета (Германия), доктор медицинской клиники имени братьев Мейо (США), член Научного королевского общества в Упсалу (Швеция) — один из основоположников отечественной трансплантологии.

— В науке так часто бывает – кто-то один делает смелый шаг, а уже за ним, как в открытую дверь, идут другие, подчас обгоняя и забывая первооткрывателей. В конце 19 начале 20 века хирурги делали массу различных операций, но они не смели прикасаться к сердцу – вместилищу души человека. Это был морально-этический, духовный запрет, который был распространен на все мировое хирургическое сообщество. Русские хирурги первыми его нарушили — начали операции на сердце. Это был не только интеллектуальный прорыв, но и поистине мужественный поступок. То, что практическая кардиохирургия и у нас и в других странах стала бурно развиваться, мне кажется, в большой степени заслуга тех, у кого хватило духу нарушить табу.

В любом деле, а в науке особенно, чтобы двигаться вперед, надо преодолевать сопротивление. То, с каким  упорством отцу приходилось преодолевать сопротивление чиновников, как он страдал от непонимания коллег,  незаслуженных обид, клеветы, зависти – я видела собственными глазами. Ему было трудно не в материальном плане – мои родители привыкли жить очень и очень скромно, а в моральном. «Ваши работы несовместимы с морально-этическими нормами: взять голову у одной собаки и пришить другой. Это шарлатанство! Зачем это нужно? Вам что, заняться нечем?» Сколько раз он выслушивал эти упреки! Но в ответ твердил одно: я работаю  для людей, это очень нужно медицине».

Чем талантливее врач, тем больше он рискует –  прописная истина.  Он берет безнадежных больных и, рискуя своей репутацией, пытается их спасти. Идея спасения жизни людей, ее продление всеми возможными способами – это то, что всегда отличило и, надеюсь, навсегда останется в традициях российской медицине. Нас так учили:  во что бы то ни стало надо оказать помощь больному, любым способом сохранить ему жизнь и здоровье.

У меня друзья живут в Америке, поэтому  я знакома с  их системой здравоохранения. Там мощная кардиохирургия, абдоминальная хирургия. Но терапевты, домашние или семейные врачи, производят удручающее впечатление.  У моей подруги стала болеть и кружиться голова. Ей сделали энцефалограмму, компьютерную томографию, ЯМР – массу других дорогостоящих исследований, а потом сказали – вы здоровы, у вас нет никаких видимых нарушений. Они сделали все по протоколу, получили за это деньги, но дальше не пошли — не смогли обосновать лечение. В итоге человек долго мучился, фактически не получая помощи! Я ей привезла кавинтон, и уже через несколько дней ей стало лучше. Еще один американский друг, инвалид по бронхиальной астме. Он знает, читал, что в России используют новые методы в лечении астмы – например, плазмоферез. В Америке врачи пока отказываются использовать современные экстакорпоральные методы, бояться, что в случае неудачи их засудят. С другой стороны, методы прошедшие надежную апробацию они тут же ставят на поток  — аорто-коронарное шунтирование на потоке,  трансплантация тоже. Но что будет с теми страдальцами, которые могут не дождаться? Это никого не волнует: по протоколу все, что могли, они сделали.

 Я думаю, движение России в мировое сообщество будет продолжаться, но вливаться нам надо, сохраняя свою индивидуальность. Что отличает наших врачей?  Отношение к врачеванию как к искусству, а к человеку как целостному организму. Много внимания уделяют анамнезу, симптомам, микро-симптомам, индивидуальному подбору препаратов. Да, стандарт, формуляр, определяют уровень, ниже которого нельзя опуститься.  Но если ты хороший врач, то в своем желании помочь человеку ты пойдешь дальше, будешь искать новые возможности и новые средства.

Медицина в целом консервативна, но так и должно быть – это здоровье, это жизнь человека. Но что касается идей, то здесь не должно быть ограничений, и здесь нам нет равных -  очень много рождается в России интересных мыслей, которые на Западе жадно хватают и быстро внедряют. А у нас, к сожалению, даже перспективное предложение очень долго не может пробиться. Почему? Причина, мне кажется, в нашей ментальности. Воистину – нет пророков в своем Отечестве. Более того, этих пророков в России как-то активно не любят. Так было и при царе, и при советской власти. Не любят тех, кто выделяется, кто чем-то отличается, кто инако мыслит. Инакомыслие в искусстве, литературе, философии,  научное инакомыслие — всегда пресекалось, вызывало отторжение. Но если вдруг выйдет высочайше соизволение  — не исключена кампанейщина, способная довести хорошую идею до абсурда.

Идея трансплантологии имеет глубокие корни. Вспомните сказки — кентавры, сфинксы, русалки … Мифические существа, химеры, но это прообразы возможного соединения различных организмов. Мой отец был биологом, ему это было особенно близко. Ведь в природе нечто подобное существует, например, скрещивание различных видов, прививки деревьев, выведение новых видов.  Природа этого не осуждает, просто она ставит некоторые пределы.

Отец был увлечен своей идеей, он был уверен, что с помощью замены сердца, почек приборами или донорскими органами можно спасать жизнь людей. Он очень хотел, чтобы это быстрее вошло в практику. В его экспериментальной лаборатории, в плане оснащения все было, конечно, на очень примитивном уровне, но операции на животных проходили успешно, у него все получалось. Он был признан в мире, к нему стали приезжать коллеги из-за рубежа. Директор  института скорой помощи М.М. Тарасов, великие русские хирурги Юдин,  Андросов (нужны инициалы!)  ходили в высокие инстанции, просили разрешения попытаться перенести операции в клинику, но им не разрешали. А Кристиан Барнард, побывав на операциях отца, понял, что это реально сделать и первым в мире сделал пересадку сердца человеку.

В конце шестидесятых в России было проведено несколько пересадок сердца, но последовавшая неудача прервала эти исследования на много лет. Как было сказано 2сверху» — по этическим соображениям. Был период, когда в стране закрыли все лаборатории по трансплантологии. Отец из-за этого очень переживал.

Большое значение имеет, на мой взгляд, позиция Церкви. Католическая церковь сразу заняла четкую позицию: благословила трансплантацию. Она помогла создать в странах своего влияния такой моральный климат, когда родственники доноров стали воспринимать реципиентов как  самых близких людей:если часть любимого человека (сердце, почки) продолжает  жить в другом человеке – значит, этот человек им становится родным. Мне кажется, что если бы наша Православная церковь заняла более позитивную активную позицию в этом вопросе, то могла бы сыграть положительную роль, стала бы мощной поддержкой трансплантологов.

Дядя моего мужа С.С. Брюхоненко в 1924 году изобрел аппарат искусственного кровообращения (АИК). У нас  в семье хранился документ, где Папа Римский благословил эти исследования, этот аппарат – а значит на жизнь изолированного мозга. (Именно это изобретение вдохновило Александра Беляева на роман  «Голова профессора Доуэля»). И когда моего отца упрекали – зачем вы пересаживаете головы собакам, зачем эти безумные эксперименты? Он отвечал: я хочу доказать, что даже такой сложный орган как голова, будучи пересаженным, может полноценносуществовать. Православная церковь ставит это ему в вину. Но эти эксперимента стали толчком к исследованиям по пересадке спинного мозга, к развитию иммунологии, методам лечения, которые сегодня спасают сотни тысяч больных во всем мире.

И еще очень важный момент. Всегда, на протяжении всей своей жизни, при любой возможности, Владимир Петрович старался пропагандировать идеи трансплантации. Поэтому, возможно, многим людям он казался странным, почти чудаком, человеком не от мира сего, фанатиком. Он находил время ездить и читать лекции по линии общества «Знание» на заводы и фабрики, рассказывал о возможностях трансплантации, давал фотографии оперированных собак. Он охотно встречался с журналистами и первый начал писать статьи не только для специальной, но и для  общей прессы — писал в «Вечерку», «Огонек». Именно благодаря этому о нем узнали в мире. В 1959 году в Германии он сделал ряд показательных операций, пересаживал сердце, легкие, голову собакам. Там теперь в музее хранятся инструменты, которыми он оперировал. Даже на отдыхе в Сухуми, уже находясь на пенсии,  он каждый год обязательно выступал перед отдыхающими. Он знал, что уже не сделает ни одной операции, он терпел обиды и пренебрежение, но  за свою науку  боролся всеми доступными средствами.

Сейчас ситуация с трансплантологией тяжелая, но все же не такая как в те годы, когда она только начиналась. Мне кажется, хирурги  должны занять более активную позицию: не оправдываться, а наступать. Да, сейчас у нас в стране очень криминализированная обстановка. Люди всего бояться, действительно, порой страшно ходить по улицам. Недоверие к врачам создается нашей прессой, которая ради эффектного материала по горячей теме, невольно, пугает людей, вселяет недоверие к врачам.

Сейчас мы приходим к мировым нормам – появился Закон о защите прав потребителей, в том числе и медицинских услуг. Все более мы думаем и говорим о биоэтике, правах пациентов. Это очень важно для России, так как жизнь в России всегда ценилась очень дешево,  поэтому и труд врача приравнивался, а часто ставился даже ниже, чем услуги банщиков и парикмахеров. Нарком Семашко говорил – не надо платить много врачам — их население докормит. В западных странах труд врача оценивался всегда высоко, потому что жизнь, которую им доверяли, ценилась тоже очень дорого. Конечно, нельзя все оценивать в рублях, но все же… В большинстве стран этико-правовые проблемы трансплантологии успешно решены.

Я вспоминаю последнюю (вторую за всю жизнь, так как 30 лет он был «невыездной») поездку отца за границу, на конгресс в Германию. Его тогда с трудом выпустили из страны, пришлось обращаться с письмом к министру здравоохранения Чазову, и Евгений Иванович лично дал разрешение. Встреча была грандиозной. Настоящий фурор! Отцу вручили диплом «Пионер трансплантологии в эксперименте (?)». В  ответном слове он поблагодарил коллег, сказал, что счастлив — дожил до того времени, когда его эксперименты встали на службу человека.  И подчеркнул: что трансплантация органов человеку требует огромного интеллектуального мужества. Когда он шел с трибуны – зал приветствовал его стоя.