«Когда я хотел петь о любви,
она становилась для меня
горем. А когда я хотел петь
только о горе, оно становилось
для меня любовью»

Франц Шуберт

 

Франц Шуберт (1797 — 1828)

В ноябре 1828 года умолкла прекрасная песня, которую пел всю свою слишком короткую жизнь Франц Шуберт. О причине его преждевременной смерти высказывались различные предположения, но все они сводились главным образом к инфекции. Но какой? Случилось так, что инфекция уже давно вела охоту за композитором, используя для этого оружие разной убойной силы.
1822 год. 25−летний композитор завершает свою знаменитую, так и не исполненную при его жизни «Неоконченную симфонию», создав почему-то только две части. В конце этого же года появляются первые симптомы заболевания, уже хорошо известного в те времена врачам, которые без особых трудностей и распознают его у композитора. Это оказался сифилис – заболевание, считавшееся в те времена неизлечимым и наводившим панический ужас не только на самих больных и их окружающих, но и на врачей. Можно себе представить душевное состояние композитора, осведомленного об этой коварной болезни. По-видимому, не случайно именно в этот роковой для него год Шуберта преследуют мысли о смерти, выраженные в стихотворении «Моя молитва» (композитор немало занимался литературным творчеством) и в музыке известной фортепьянной фантазии «Скиталец». Не исключено, что увлечение замыслом этой фантазии, навеянного, быть может, его глубокой душевной тоской, связанной с заболеванием, заставило отложить до лучших времен «Неоконченную симфонию». Мысли и переживания о своем заболевании не позволяли композитору дописать симфонию, подобрав музыку, созвучную с двумя первыми частями.
Итак, по воле злого рока Шуберт вливается в когорту великих музыкантов, ставших жертвой этой инфекции (Г.Доницетти, Б.Сметана, Г.Вольф). Отсутствие в течение долгого времени ясности в вопросах происхождения заболевания и путях инфицирования способствовали высокой вероятности заражения сифилисом. В то же время наличие венерического заболевания отнюдь не означает морального осуждения сексуальной жизни заболевших и не позволяет бросать хотя бы малейшую тень на жертв этой инфекции. В конце концов, любая болезнь является для больного тяжелым физическим и психическим испытанием независимо от ее причины. Истории известны немало выдающихся личностей среди композиторов, художников, писателей, политических и духовных лидеров, страдавших сифилисом и умерших от этой тяжелой инфекции, что ни в коей мере не умаляет их исторической роли.
Считается общепризнанным, что сифилис был завезен в Европу командой Колумба с Антильских островов (о. Гаити). Вначале заразились испанцы, а затем приплывшие к ним на помощь неаполитанцы, которые в свою очередь передали болезнь французам. Так, три народа разнесли в последующем эту инфекцию по всей Европе и частично по Азии и Африке. На протяжении четырех веков эта концепция оставалась незыблемой. Однако в 1912 году немецкий историк медицины Карл Зудхофф высказал предположение о существовании сифилиса в Европе задолго до Колумба, считая, что в конце XV века отмечалась лишь вспышка заболевания. К этому мнению присоединились некоторые другие немецкие и американские ученые, допускавшие даже возможность переноса сифилиса из Европы в Америку. Но все-таки в 40−х годах ХХ столетия известный немецкий патологоанатом Людвиг Ашофф обнаружил типичные сифилитические изменения костей у скелетов доколумбовых захоронений в Америке, т.е. до появления там европейцев. Первые случаи сифилиса в Центральной Европе были отмечены в 1495 году, а на рубеже XV–XVI веков наблюдалась массовая вспышка заболевания, которое распространялось главным образом среди солдат и моряков. Обществом такие больные отторгались. Их социальный статус был хуже, чем прокаженных, и для них создавались специальные резервации. Природа данного заболевания и способ заражения были в те времена неизвестны. Только в 1838 году врачи научились клинически отличать известные тогда четыре венерических заболевания. Точная диагностика сифилиса стала реальной только с 1905 года, когда Франц Шаудин открыл возбудителя заболевания – бледную спирохету, а год спустя Август Вассерман разработал серологический метод диагностики сифилиса, сохраняющий и по сей день высокое диагностическое значение.
Новая болезнь в Европе подробно описывалась уже в 1530 году в книге Джироламо Фракастро, написанной в форме поучительного стихотворения. В этой книге речь шла об истории пастуха Сифилуса (давшего имея этой болезни), которого Аполлон покарал за осквернение святынь Солнца, наделив ужасной болезнью.
Угрожающий размах болезни заставил уже тогда искать способы ее лечения. В 1514 году из Центральной Америки в Европу была привезена древесина гуайякового дерева, которое рекомендовалось для лечения сифилиса благодаря отмеченной эффективности. Таким образом, уже в начале XVI века впервые указывалось на возможность излечения заболевания. В последующем для лечения сифилиса стала применяться ртуть, которая в свое время была введена в медицинскую практику арабскими врачами. К концу XVI века ртуть, несмотря на свои неприятные побочные действия, почти полностью вытеснила гуайак.
Распространенность венерических заболеваний во времена Шуберта была достаточно велика. В самой Вене в 20−х годах Х1Х столетия, согласно статистическим данным, насчитывалось около десяти тысяч девушек древнейшей профессии, и только декретом от 1827 года была введена охрана здоровья проституток, хотя во многом и формальная. Поэтому риск заражения венерическим заболеванием в те времена, особенно среди неженатых мужчин, был чрезвычайно высок. Неудивительно, что свободный и в некотором смысле даже разгульный образ жизни композитора наряду с его пристрастием к спиртному и неразборчивыми связями с женщинами имели свои пагубные последствия. В это же самое время заболел и его близкий друг, поэт Шобер. Считалось, что именно Шобер втянул Шуберта в любовные похождения, сыграв в этом отношении неблаговидную роль «злого гения» в судьбе композитора. К Шоберу Шуберт испытывал особую привязанность, в чем можно убедиться в многочисленных письмах. Он видел в нем настоящего «божественного парня». Если принять во внимание указания некоторых исследователей на гомосексуальные наклонности композитора, а также на отсутствие постоянной связи с женщиной наряду с одновременным заболеванием сифилисом двух друзей, то можно допустить даже сексуальную связь между ними. Примечательно, что во время своей болезни Шуберт пытался еще больше сблизиться со своим другом и поселился даже у него на квартире, где их лечил один и тот же врач. Плодом творческого содружества, увековечившим память о дружбе поэта и композитора, стала песня «К музыке», в которой Шуберт выразил благодарность своей единственной и вечной возлюбленной, по имени музыка, за ее помощь в тяжелые минуты его глубокой душевной тоски.
Сейчас непросто воссоздать многие детали заболевания Шуберта, и о течении болезни можно судить лишь на основании писем самого композитора, воспоминаний его друзей и современников
В тайну своей болезни Шуберт посвятил лишь брата Фердинанда и своего близкого друга Анзельма Хюттенбренера, брата одного из врачей, лечивших композитора. А.Хюттенбренер вел дневник, который, к сожалению, сжег после смерти Шуберта. И хотя утерянный дневник мог бы служить для нас некой историей болезни композитора, Хюттенбренер как бы реабилитировал себя в последующем тем, что сохранил партитуру «Неоконченной симфонии» Шуберта, о существовании которой не знали в течение десятилетий даже большинство друзей и родных композитора. И только в 1863 году одному венскому дирижеру и композитору удалось не без труда и чуть ли не хитростью заполучить у престарелого Хюттенбренера эту драгоценную партитуру. В июне того же года (через 35 лет после смерти автора) «Неоконченная симфония» была впервые исполнена в Вене, а через два года ее услышали в России. Так, уничтожив дневник болезни Шуберта, Хюттенбренер сберег для потомков более драгоценную вещь, обогатившую духовный мир каждого из нас.
Впервые сам композитор упоминает о своей болезни в феврале 1823 года в письме к одному из музыкальных издателей: «… к сожалению, состояние моего здоровья мне все еще не позволяет выходить из дома». Из письма можно заключить, что болезнь длится уже по меньшей мере несколько недель, однако неясно, почему Шуберт находился на «домашнем режиме»: из-за плохого ли самочувствия, нежелании ли встречаться со знакомыми людьми, ложной боязни заражения окружающих или из-за каких-то других причин. В то время активно проводилось лечение ртутью, которое, скорее всего, было начато с момента выявления заболевания в самом начале 1823 года. К весне наступило улучшение, о чем может свидетельствовать поездка в Верхнюю Австрию и письмо оттуда своему другу: «Я регулярно переписываюсь с Шифером и чувствую себя довольно хорошо. Буду ли я когда-нибудь полностью здоров, сомневаюсь». Очевидно, что композитор отдавал себе отчет в серьезности своего заболевания, несмотря на улучшение состояния.
Осенью 1823 года состояние ухудшилось, и Шуберт был помещен во Всеобщую больницу Вены, где он провел около двух месяцев. Сам факт госпитализации может свидетельствовать о резком ухудшении состояния, хотя никаких материалов о течении его болезни и проводимом лечении в архивах больницы не было найдено. Вообще о течении и проявлениях заболевания у композитора известно немного, что, казалось бы, может давать основание усомниться в том, насколько правомочно было говорить именно о диагнозе сифилиса. Документально известно, что в связи с появившимися высыпаниями на волосистой части головы (типичная локализация сыпи при сифилисе) Шуберту пришлось сбрить свои волосы и носить парик до тех пор, пока не отросли новые волосы. Об этом говорится в письме Швинда (известный австрийский художник, запечатлевший в своих работах Шуберта) Шоберу от 24 декабря 1823 года: «Шуберту лучше, еще немного и у него снова будут его собственные волосы, которые из-за сыпи пришлось остричь. Он носит очень приличный парик… Премудрый доктор Йозеф Бернхардт много возится с ним». Возможно также, что волосы были сбриты из-за появившейся гнездной плешивости, характерной также для данного заболевания. Из писем друзей со ссылкой на наблюдавших его врачей можно узнать, что состояние его улучшилось и «Шуберт был на пути к выздоровлению». Правда, сам композитор в письме все к тому же Шоберу был менее оптимистичен: «Кроме состояния моего здоровья, которое, кажется (слава Богу), наконец установилось, все остальное мерзко…» И далее он пишет: «…между прочим, я надеюсь вновь вернуть свое здоровье и это вновь приобретенное благо даст мне возможность забыть перенесенные страдания». Видно, насколько Шуберт был обеспокоен исходом своего заболевания. Удивительно, но именно в это время в Венской больнице, будучи в таком состоянии, Шуберт заканчивает свой знаменитый цикл песен «Прекрасная мельничиха». Он пел о любви бедного мельника, находясь под прессингом совершенно других мыслей и чувств. Какие чувства переплетались в душе больного композитора, позволившие ему пропеть о любви к прекрасной мельничихе в эти трудные для него дни? Любовь и горести, отчаяние и безнадежность, надежда на выздоровление и борьба с болезнью?
Это касается и квартета «Смерть и девушка», созданного в основном в трудный для композитора 1824 год и законченного в 1826 году. Печальная и страстная музыка отражает, несомненно, то состояние отчаяния, в котором Шуберт находился в период лечения своего заболевания, исход которого тогда еще был неясен.
Невольно рождаются мысли о том, насколько влияет и влияет ли вообще состояние физического и психического здоровья композитора на создаваемую им музыку. Насколько в этой музыке находят отражение его страдания, отношение к своей болезни и т.д. Впрочем, эта увлекательная тема – предмет особого разговора.
В январе – феврале 1824 года самочувствие композитора можно было расценивать относительно хорошим. Так, при описании дня рождения Шуберта один из его друзей пишет Шоберу: «Это было в день рождения Шуберта. У Крон мы устроили праздник и, как всегда, все сильно напились. Мне так хотелось, чтобы Ты тоже был там, чтобы Шуберт мог порадоваться Твоему счастью. Даже сильно опьянев, я мог видеть, каким был каждый. Все были более или менее глупыми. Шуберт спал… У Шуберта сейчас пост на четырнадцать дней, он не должен выходить. Выглядит он намного лучше, весел. Почти всегда голоден. Сочиняет квартеты, немецкие песни и много вариаций». Из письма можно заключить, что сохранялась творческая активность композитора, восстановился аппетит и он даже принимал участие в застольях. Далее в письме от 6 марта 1824 года сказано, что «…Шуберт чувствует себя совсем хорошо. Он говорит, что уже через несколько дней после нового лечения он почувствовал, как отступает болезнь и все стало по-другому. Один день он живет на супе. Второй – только шницель и пьет много чая». «Новое лечение», вероятно, сводилось к постоянному употреблению особого рода чая. В ХIХ веке для лечения сифилиса использовалась вытяжка из некоторых растений в виде так называемого «отвара Циттмана». Лечебный эффект этого отвара приписывался содержанию в нем ртути. Следует, однако, критически оценивать высказывания композитора относительно улучшения своего состояния через несколько дней после начала нового лечения. Скорее всего эффект был обусловлен ранее начатым лечением ртутью и длившимся не менее года.
Основным методом лечения сифилиса на первой и второй стадиях было применение ртутных препаратов. Больным пришлось ждать еще около 70 лет, пока великий Эрлих не стал использовать для лечения сальварсан, а еще позже сэр Александр Флеминг не синтезировал пенициллин. Ртуть оставалась в то время единственным и все-таки эффективным способом лечения. Применяли ртуть в виде втирания ее в кожу. При этом больной ежедневно погружался в ванну, а затем ртутная мазь втиралась в кожу на различных участках тела. Такое лечение повторялось в течение 3 лет каждые 6 месяцев, а затем каждый год, даже при отсутствии рецидивов. В Вене такой метод был рекомендован в то время императорским придворным врачом и скорее всего применялся для лечения Шуберта. Вероятно, что такое интенсивное лечение способствовало излечению заболевания у композитора, хотя, как указывалось, наблюдались и рецидивы. Так, в конце марта 1824 года появились симптомы обострения заболевания, о чем можно узнать из его писем: «… я чувствую себя самым несчастным, самым жалким человеком на свете. Представь себе человека, здоровье которого никогда не восстановится, который от отчаяния вместо того, чтобы делать все лучше, делает все хуже. Представь себе человека, самые блестящие надежды которого превратились в ничто, счастье любви и дружбы не приносит ему ничего, кроме самых тяжких мучений, и вдохновение (хотя бы возбуждающее) ко всему прекрасному грозит ускользнуть от него. И я спрашиваю Тебя, разве это не жалкий и несчастный человек?… каждую ночь, когда я ложусь спать, я не надеюсь больше проснуться и каждое утро приносит мне лишь вчерашние печали». Видно, в каком тяжелом психическом состоянии находился композитор, хотя не описывается никаких соматических жалоб и неизвестно, в чем заключалось ухудшение состояния, настолько выведшее композитора из душевного равновесия.
После некоторого улучшения, о чем сообщалось в письмах как самого композитора, так и его друзей, в начале лета 1826 года вновь наступило обострение заболевания. Это неудивительно, так как в связи с отсутствием в то время специфического антибактериального лечения болезнь принимала хроническое течение с частыми обострениями. Друзья Шуберта были осведомлены о его болезни, о чем можно узнать из дневника Бауэрфельда (немецкий поэт и драматург), который пишет: «Шуберт немного приболел. Ему нужны „молодые павлины“. Здесь, по-видимому, имеется в виду Бенвенуто Челлини, знаменитый итальянский скульптор и золотых дел мастер, который болел сифилисом и любил есть молодых павлинов. Гастрономическое пристрастие мастера позже рождало ассоциации с этой болезнью и использовалось для упоминания о ней в завуалированной форме.
Уже в ХIХ веке подчеркивалось, что прогрессирования заболевания и опасных для жизни осложнений можно избежать, если будет проводиться длительное, целенаправленное лечение. Более того, было замечено, что сроки наступления рецидивов заболевания зависят от длительности и настойчивости лечения.
На основании имеющихся документов и по свидетельству друзей и современников следует считать, что назначение противосифилитического лечения способствовало стабилизации процесса и с 1826 года рецидивов заболевания не отмечалось. Сам композитор считал себя практически излеченным, как и его друг Шобер, проживший, кстати, более 80 лет. Тем не менее любое ухудшение состояния здоровья композитора в последующем почти всегда приписывалось сифилису, а у самого Шуберта вызывало панический страх обострения его болезни. Особенно это относится к появлению сильных головных болей, а также болей в костях предплечья, хотя ни характер этих головных болей, в частности их периодичность, ни болевые ощущения, как в последующем оказалось, не имели отношения к сифилитической инфекции.
Долгое время, уже после смерти композитора, оставались некоторые вопросы и сомнения относительно характера его заболевания и причины смерти. Поскольку вскрытие тела Шуберта не производилось, отсутствовали убедительные данные, подтверждающие или опровергающие различные диагностические гипотезы. Основной вопрос заключался в том, был ли излечен сифилис и не являлись ли некоторые симптомы (частые головные боли, боли в руке) проявлениями сифилитического поражения. Случилось так, что ответы на эти вопросы были получены спустя много лет после смерти Шуберта.
В 1863 году был нарушен, казалось бы, вечный покой двух великих музыкантов – Ф.Шуберта и Л.Бетховена. В связи с решением перенести останки композиторов в выложенные камнем склепы и в металлические гробы с целью их возможного сохранения была предпринята эксгумация. В протоколе осмотра останков Шуберта указывается, в частности, что „…череп довольно плотно облегают пышные волосы, очень сильно перемешанные с влажной землей с наполовину сгнившими опилками и сотнями личинок насекомых. Они уже не были связаны с черепной коробкой. Внутренние и тонкие части черепа височной кости и носовые кости частично распались… Прочий скелет был гнилой, влажный. От позвоночника осталось 5–7 позвонков, от ребер – лишь отдельные части. Кисти рук и ног также были не все. Из крупных частей – только большие кисти рук и ног…“. Как видно, недостаточно адекватные условия захоронения способствовали процессу распада скелета с утерей некоторых частей черепа и других костных фрагментов. В то же время нет никаких указаний на костные изменения, часто и легко выявляемые в случаях нелеченого сифилиса.
Через 25 лет в 1888 году была проведена вторая эксгумация с целью перенесения останков Шуберта и Бетховена на центральное Венское кладбище. Обратимся вновь к некоторым деталям отчета: „…кроме черепа, довольно хорошо сохранившегося в его внешнем виде, остались целыми лишь плечевая кость, кости бедра и большая берцовая. Плечевая кость удивительно маленькая, хрупкая и тонкая. Ossa femorum, однако, довольно сильные, Tibiae тоже тонкие и очень острые, их поверхность совершенно гладкая (!), все они указывают на небольшую длину тела. На крайне хрупком черепе (в гробу голова была опущена вниз) нет левой пирамиды и большей части височной кости… Довольно большой правильного строения череп, легкий, имеет слегка зубчатые швы, венечный шов вместе с прилегающими частями и затылочный шов не особенно хорошо видны“.
Главным итогом обеих эксгумаций было отсутствие признаков сифилитического поражения костей черепа и скелета. Это позволяет с большей долей вероятности предполагать излечение Шуберта от сифилиса. Часто упоминавшиеся головные боли, а также боли в руке, мешавшие ему даже играть, очевидно не были проявлениями поздней стадии сифилиса, как предполагали многие современники и биографы Шуберта. Скорее всего, указанные симптомы явились результатом переутомления в связи с интенсивной творческой деятельностью композитора.
Итак, Шуберту удалось вылечиться в отличие от другого великого музыканта Бедржиха Сметаны, которому пришлось пройти до конца весь горький путь, уготованный в те времена жертвам сифилитической инфекции. Но ему еще неведомо, что в ближайшие несколько лет его подстерегает другая, поистине роковая для него инфекция, от которой ему будет не суждено оправиться. А пока он продолжает петь свою прекрасную песню, наполненную любовью, страданием, радостью и грустью
31 октября 1828 года во время ужина Шуберт внезапно почувствовал отвращение к пище, сопровождавшееся тошнотой и рвотой с последующей полной потерей аппетита.
Брат Шуберта Фердинанд, у которого в то время в Вене жил композитор, пишет: „В последний день октября вечером он захотел рыбы, но лишь проглотив первый кусок, бросил вдруг нож и вилку на тарелку и проронил только, что его воротит от этой еды, у него такое чувство, как будто он принял яд. С этого момента Шуберт почти ничего не ел и не пил, а только принимал лекарства“. Начиная с этого вечера, он ощущал постоянную усталость, хотя в один из дней, 3 ноября, совершил длительную прогулку, а 4 ноября к тому же взял урок у одного из учеников Сальери с целью совершенствования искусства фуги и контрапункта. Улучшения состояния не наблюдалось, напротив, болезнь приняла прогрессирующее течение, о чем может свидетельствовать письмо Шуберта своему другу Шоберу. „Дорогой Шобер, я болен. Уже 11 дней ничего не ем и не пью и, шатаясь от усталости, перехожу от кресла к кровати и обратно. Рина (лечащий врач Шуберта Рина фон Заренбах, впоследствии, по-видимому, заразившийся от него) ухаживает за мной. Если я что-нибудь съем, то сразу же вырву все это…“. Как видно, состояние композитора характеризовалось какой-то интоксикацией в виде тяжелой анорексии и нарастающей слабости.
Утомляемость и сильная слабость достигли такой степени, что композитор не мог уже передвигаться по комнате и 14 ноября он окончательно слег, причем больше ни на что не жаловался. „У меня ничего не болит, только я чувствую себя настолько усталым, что кажется упаду на кровать“, – так описывал он свое состояние. Все-таки его состояние, по свидетельству современников, не вызывало опасений. На третьей неделе заболевания, начиная с 16 ноября, поднялась высокая температура, сохранявшаяся до конца. 16 ноября состоялся консилиум с участием профессора Венского университета Иоганна Висгриля и доктора Веринга (сына врача, лечившего в свое время Бетховена), оценившего всю тяжесть состояния композитора. Как пишет один из первых биографов Шуберта, врачи опасались, что болезнь может перейти в „нервную горячку“, однако не исключали надежду на выздоровление. Еще днем 17 ноября Шуберт находился в полном сознании и был вполне адекватным без малейших признаков нарушения сознания. Один из его друзей Бауэрнфельд писал: „…17 ноября автор этих строк нашел его хотя и слабым, но спокойным, он был полон надежд на выздоровление. К тому же выразил желание получить либретто для новой оперы“. Трудно себе представить, что в эти тяжелые дни Шуберт занимался правкой рукописи другого песенного цикла „Зимний путь“. Но это был уже его последний цикл, напоминавший больше реквием.
Вечером этого же дня начался горячечный бред, который до сих пор был только временами. Теперь он стал сильнее и почти не отпускал его больше. Болезнь перешла в „нервную горячку“. Появилась общемозговая симптоматика – заторможенность, спутанность, вплоть до потери сознания. 18 ноября (за день до смерти) заторможенность сменилась возбуждением: больной начинал громко петь, его с трудом удерживали на кровати. Ему казалось, что он находится в чужой комнате, и он шептал своему брату: „Умоляю тебя, отведи меня в мою комнату, не оставляй меня в этом углу под землей, неужели мне нет места на земле“. А в ответ на уверения брата, что он (Франц) находится в своей комнате и лежит в своей постели, композитор отвечал: „Нет, неправда, здесь Бетховен не лежит“. Наконец, 19 ноября 1828 года тяжелая инфекция завершила свою зловещую миссию. Остановилось сердце Шуберта, успокоилась его душа, умолкла его песня, так и оставшаяся недопетой. После отпевания в церкви Св.Иосифа в Маргаретен Шуберт был похоронен на Верингском кладбище Вены в нескольких метрах от Бетховена.
Течение последней болезни Шуберта было настолько характерным, что позволяет и сегодня любому врачу безошибочно диагностировать заболевание, которое явилось причиной смерти Шуберта и от которого умерла в свое время его мать. Теперь почти не вызывает сомнений, что это был брюшной тиф.
Клиническая картина заболевания, которая наблюдалась на протяжении последних недель жизни композитора, соответствовала описанию этой болезни, данного уже в начале ХIХ века. Болезнь возникла внезапно и развивалась довольно быстро – около 3 недель. Еще в 1810 году доктор фон Гильденбранд, сам переболевший брюшным тифом, писал об этом заболевании в статье „О заразном тифе“. Через 2–3 недели после заражения наступает состояние, в котором заметны лишь незначительные проявления болезни при видимости полного здоровья. Оно характеризуется „общими явлениями недомогания, быстрой утомляемостью при ходьбе, не приносящем отдыха сне, частыми головокружениями. К этому присоединяется и ухудшение аппетита, а также явления гастрита, вызывающие боли в желудке, тошноту и рвоту“. Смена продромальных явлений на симптомы заболевания происходит настолько незаметно, что больным бывает трудно указать начало заболевания. Наибольшее ощущение болезни возникает по мере постепенного ступенчатого повышения температуры тела, а прогрессирующая слабость вынуждает больных лечь в постель. Относительно нарушений со стороны кишечника уже в то время было отмечено, что в первые две недели заболевания более характерны не поносы, а наоборот, устойчивые запоры. Поэтому отсутствие упоминаний о поносах в описании болезни Шуберта не является аргументом против гипотезы брюшного тифа у композитора.
Дальнейшее течение болезни, поразившей на этот раз Шуберта, также соответствовало ее описаниям в то время. „… На третьей недели заболевание переносится на нервную систему с нарушением сознания и связанным с ним бредом. Больные становятся беспокойными, начинают бредить“, что дало основание определять данное состояние как „нервную лихорадку“. Уже тогда в описании Гильденбранда указывалось на некоторые особенности общемозговых симптомов, типичных для данной инфекции. Врачи прошлого, не имея возможности верифицировать ту или иную болезнь, в том числе и инфекционную, пытались дать тщательное описание симптомов и обращали особое внимание на различные клинические нюансы течения заболевания.
Описывая перенесенную им болезнь, сам Гильденбранд подчеркивал особенности спутанности сознания при ней: „Удивительно, что одно единственное главное впечатление или одна возникшая из него фантазия или навязчивая идея неотрывно преследуют больных в течение всего лихорадочного периода и часто своим неоднократным появлением мучительно воздействуют на психику“. Он отмечал, что во время заболевания тифом, под влиянием “своих внутренних впечатлений часто бредил”. Кроме того, в описаниях болезни указывалось, что „…в сумеречном состоянии часто можно наблюдать достаточно последовательные действия и высказывания больных, которые никогда не проявляются при других лихорадочных состояниях, особенно при настоящих воспалениях мозга“.
Возможно, что навязчивая мысль Шуберта о том, что „здесь Бетховен не лежит“ связана с тем впечатлением, которое произвела не него недавняя смерть его кумира. Правда, братом Шуберта эти слова были истолкованы как последняя воля Шуберта быть похороненным рядом с глубоко почитаемым им Бетховенoм.
Таким образом, имеющаяся симптоматика „лихорадочной“ болезни Ф.Шуберта довольно точно совпадала с клинической картиной брюшного тифа в современном его понимании и соответствовала описанию инфекционной болезни, называемой в ХIХ веке „тифом“ или „нервной горячкой“. Врачи, лечившие Шуберта, были в состоянии, вероятно, отличить ее от других известных в то время инфекционных заболеваний, несмотря на то, что возбудитель брюшного тифа был открыт более чем через полвека после смерти Шуберта, лишь в 1880 году.
Заслуживают внимания и представляют некоторый интерес методы лечения, которые использовали врачи Шуберта Рина фон Заренбах и профессор Вистригль. Основным методом лечения было применение так называемых нарывных средств, прежде всего горчичной муки и вытяжного пластыря. Однократно проводилось кровопускание. Все эти методы рекомендовались в вышеупомянутой статье Гильденбранда. „Редко не оправдываются ожидания исключительных действий этих средств, если врач сумеет выбрать для этого подходящий момент. А этот момент седьмой или восьмой день тифа с наступлением нервозного состояния. Наряду с вытяжками, особенно во время их применения нет никакого более действенного лечебного средства для этого периода тифа как камфора … 10–12 гран в день… Одно или в крайнем случае два кровопускания достаточны даже при самой тяжелой болезни“. Поскольку венские врачи, наверняка, были знакомы с работой Гильденбранда, то и Шуберт по всей вероятности был подвергнут такому же лечению. К сожалению, обещанных результатов лечения достигнуть не удалось.
И хотя инфекция заставила умолкнуть песню, каждый из нас счастлив тем, что может наслаждаться, сопереживать и чувствовать всю глубину и прелесть музыки Шуберта, дарующей утешение и покой всем страждущим. И больной, и здоровый будет откликаться на каждую прекрасную ноту, пока человек способен откликаться на все прекрасное, пока светлы и ясны его помыслы, как пропел об этом сам композитор в бессмертной „Форели“ – одном из своих самых искренних и человечных произведений.

'Проколотое' сердце Густава Малера

Адаптогены из растений

Любвеобильные женщины чаще болеют раком

Хламидиоз резины не боится

ЗАБОЛЕВАНИЯ, ПЕРЕДАВАЕМЫЕ ПОЛОВЫМ ПУТЕМ:ЗНАЧЕНИЕ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ФАКТОРЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ