28 августа 2002 04:20
И ПОСЛЕДНИЕ СТАЛИ ПЕРВЫМИ…
 |
– Алексей Леонидович, вам лучше, чем кому бы то ни было, известна ситуация в регионах России. Как там обстоит дело с диализом и пересадкой почек?
– Что касается России, то формально в стране имеется 22 диализных центра для детей. При том, что для взрослых – около 250. Взрослые центры не очень охотно берут детей, несмотря на наличие Приказа Минздрава РФ № 536, который обязывает их лечить детей с 10−летнего возраста.
– А каков возрастной состав детей с ХПН?
– Самый разный. Дело в том, что хроническая почечная недостаточность не всегда вовремя ставится, и маленькие пациенты попросту умирают, не дойдя до нас. А те, кто постарше, уже попадают сюда. Преобладающий возраст наших больных – 10–15 лет. Малышей мало.
– Пересадка почки – это желаемый исход для каждого больного?
– Да, конечно. Если есть возможность пересадить – это реабилитация и возврат в нормальную жизнь. Почка ведь не только орган очищения – она несет и эндокринную функцию Ребенок растет, развивается. У нас есть даже пациенты-девочки, которые создавали впоследствии семьи, рожали детей.
– Где же дети России, кроме вашего центра, могут получить такую помощь?
– Есть еще Уфа, Ульяновск, Санкт-Петербург. Это все. По России больше детской трансплантации нет.
– Сколько вы можете делать операций в год?
– При соответствующем обеспечении – до 50 трансплантаций. Однако на этот год нам выделили средства на проведение лишь 14, и это очень печально. Что касается доноров, то в последнее время этот процесс немного сдвинулся с мертвой точки. За последние десять дней у нас было три самостоятельных забора органов в области – два в Серпухове и один в Подольске. Этому предшествовала титаническая организационная работа со специалистами здравоохранения Московской области.
Они нас, наконец, стали понимать, зовут, а раньше этого не было. С начала года мы просто стояли, городской центр забора донорских органов обеспечивал не нас, а взрослые городские отделения трансплантации. Перед нами встала дилемма – либо мы сами обеспечиваем донорство и ездим за почками, либо – ждем у моря погоды, делая несколько родственных пересадок в год.
– Детям лучше пересаживать детские почки?
– Да, безусловно, но детям постарше – 10–15 лет может подойти и почка взрослого человека, хотя и не с такими хорошими отдаленными результатами, как если бы мы пересаживали ребенку почку сверстника. В среднем, пересаженный взрослый орган работает около десяти лет, а если бы почка была детская, то срок был бы гораздо больше – до 20–30 лет.
– Как вы в детской практике решаете проблему с мочеточником пересаженной почки?
– У нас такой проблемы нет. Мы не идем по пути анастомозирования собственного мочеточника с мочеточником трансплантата, что часто ведет к стриктурам. Мы подсаживаем верхнюю треть мочеточника, которая кровоснабжается от почки, прямо в мочевой пузырь, как у взрослых.
– А вообще пересадка почки у детей отличается от таковой у взрослых?
– Отличается. Помимо анатомических особенностей, у ребенка есть еще и возрастные. У ребенка более активно протекает реакция отторжения, и нам приходится идти на более высоких дозах иммуносупрессантов. Далее, в плане реабилитации – у ребенка раны заживают буквально на глазах. У ребенка выше сопротивляемость организма, ему не нужна столь мощная и длительная антибактериальная терапия, как взрослому. Ребенок уже на следующий день после операции хочет встать и ходить.
– Ваше отделение занимается трансплантацией почки более десяти лет. Какова статистика?
– Конечно, когда отделение только начинало свою работу, существовали совсем другие схемы иммуносупрессии, другие препараты. Даже пять лет назад все было иначе. Многому научились люди, за десять лет у нас было произведено более 270 трансплантаций. Это огромный опыт. Сейчас результаты гораздо лучше первоначальных.
– Какие почки вы предпочитаете брать в работу при невозможности по закону использовать детские органы?
– Мы стараемся брать почки от небольших людей, 50–60 кг веса, не старше 45 лет.
– А если бы закон разрешал, был бы соответствующий материал?
– Это процесс не одного дня. Нужно принять закон, нужно работать с людьми, заинтересованными в этом процессе. Если бы у нас были детские почки, мы могли бы делать трансплантацию детям гораздо более раннего возраста. Сейчас у нас ограничение – вес не меньше 25 кг, рост не меньше 125 см.
Знаете, что обидно? Ведь в экспериментах по трансплантации органов мы уже в 50–60−е годы опережали Запад. Но отсутствие соответствующей законодательной базы привело к тому, что мы безнадежно отстали и только сейчас кинулись догонять. Сколько жизней можно было бы спасти! Вот вам статистика: в течение года, если бы диагноз ХПН ставился вовремя, и дети тотчас брались на диализ, у нас по стране 3000 детей нуждались бы в пересадке почки. Дай бог, что сейчас мы помогаем 30 из них! Один процент! За рубежом положение совершенно другое – помощь в виде диализа там получают все, причем, приоритет – детям, а пересадку почки делают в десятки раз больше, чем у нас.
С тяжелым чувством я покидал стены Республиканской детской больницы. Да, у нас работают замечательные специалисты, благодаря их усилиям хоть что-то делается, они действительно энтузиасты своего дела, настоящие мастера, но много ли они могут без деятельной, умелой и целенаправленной поддержки государства и общества?
Итак, если подытожить наши беседы с М. М. Каабаком и А. Л. Валовым, становятся очевидными главные проблемы. Больные с ХПН остро нуждаются именно в пересадке почки. Операция снимает их с «диализной иглы», резко улучшает качество жизни, делает инвалидов полноценными людьми. Оставим за скобками то, что диализ даже в Москве доступен далеко не всем и безумно дорог. Но пересадка органов ставит во весь рост проблему донорства. Пересаженный орган должен быть не просто вынут из мертвого человека. Почка, пережившая тяжелую гипоксию никому не нужна. Ее нужно взять вовремя, сразу, как только наступит мозговая смерть, а для этого реаниматологи должны приложить значительные усилия на подготовку органа к будущей трансплантации. Усилия, которые им, работающим в условиях тотальной нехватки лекарств, кажутся лишней головной болью. К тому же, незащищенные соответствующими законами и инструкциями, врачи могут легко стать жертвами судебного преследования со стороны родственников. Закон о погребении запрещает даже медицинское вскрытие без их ведома и согласия. В свое время на зданиях анатомических корпусов гордо красовался суровый лозунг: «Здесь мертвые учат живых». То, что решение о патологоанатомическом вскрытии отдано на откуп не медикам, а родственникам умершего не может не вызывать, мягко говоря, недоумения.
Совершенно не решен вопрос о детском донорстве, не определена вообще возрастная граница. Она просто исчезла из текста закона, хотя разработчики утверждают, что она там была и равнялась 10 годам. Кроме того, само население сегодня враждебно относится к решению этой проблемы, будучи твердо уверено в том, что трансплантологи зарабатывают огромные деньги на «народной беде». Мне самому довелось видеть на заборе НИИ трансплантологии объявление, в котором некий 27−летний молодой человек предлагал свою почку за 50 000 долларов. Наивные! Кто же из врачей рискнет сесть в тюрьму на 5–10 лет за пересадку органа, полученного коммерческим путем? Закон как раз это категорически запрещает, хотя и здесь палку перегибает – родственным донором, например, может стать только кровный родственник, но не муж или жена. А в других странах разрешено даже дарение органа абсолютно чужому человеку. Но нам до этого далеко. Вот с грузом этих вопросов я и отправился к главному нефрологу столицы, доктору медицинских наук Наталье Аркадьевне Томилиной.
Смотри также
28 августа 2002 | 04:08
ЗАМЕСТИТЕЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ У ДЕТЕЙ С ХРОНИЧЕСКОЙ ПОЧЕЧНОЙ НЕДОСТАТОЧНОСТЬЮ
Д. В. Зверев, руководитель Московского детского Центра гравитационной хирургии крови и гемодиализа, Главный внештатный специалист по детскому гемодиализу Комитета здравоохранения г.
28 августа 2002 | 03:08
ПРИНЦИПЫ ВЕДЕНИЯ ДЕТЕЙ ПОСЛЕ АЛЛОТРАНСПЛАНТАЦИИ ПОЧКИ
Трансплантация почки, как и другие виды заместительной терапии при терминальной стадии хронической почечной недостаточности (ХПН), призвана продлить жизнь больного. Но трансплантация почки
